глава IX

ГЛАВА IX. Blue System.

Или: капустные рулеты.

Начало

Modern Talking - был мертв. После кошмарного сна с "шелковыми парашютами" карамельных расцветочек, блеском для губ, и этого, высокого и все повышающегося в тональности, писка, наконец, мне снова захотелось стоять на сцене и выглядеть, как настоящий мужчина. На смену должен был прийти новый, роковый, имидж. Я хотел добиться демонического звучания, петь песни, которые создавали бы мистический, необычный образ. Я понизил свой голос на октаву и добавил в него хрипотцу. Так я записал "Sorry Little Sarah", самбу, которая была написана еще для Modern Talking, а сейчас, имуществом банкрота, лежала где-то в ящике письменного стола.

С демо-записью и идеей своей новой группы я поехал в BMG в Берлин. Мне дали уже почувствовать, что из нас двоих спрашивали лишь Томаса, в мою же сторону - ни один кочет не кудахтнул. Поэтому я не строил себе никаких иллюзий, относительно того, что меня там ожидало. Энди, Блюме, Мейнэн - все отмахнулись. "Эй, - порекомендовали они мне - отдай песню этому кормильцу кошек, этому Лео Сейеру (*Лео Сейер пел песни с такими голосовыми модуляциями, с которыми вы бы подзывали кошку: невнятный, высокий, мурлыкающий звук), после "When I Need You" он как раз ищет новую песню". Глубоко уязвленный, я снова поехал в Гамбург.

Луис, моё испанское тайное оружие, прожив уже казалось 100 лет в Германии, и далее говорил так, словно он только что сюда приехал, был единственным, кто меня поддерживал. "Не позволяй себя газдавить, Дитегх! Я не знаю, что пгаизошло? Возмогно, всю историю знает только Томасц! Но, давай мы создадим новый пгаект, сделаем нового испогнителя! Да, давай создадим новую группу. Твое пение - что-то особенное. Ни один человек не смог бы так". Я не все понимал, но его слова звучали хорошо. Для меня было логично: Если Томас Андерс на новый проект получил 2 миллиона, мне тоже был нужен миллион.

Монти

В ярости, с рокотом возмущения в животе, я полетел в штаб-квартиру BMG в Мюнхене, чтобы учинить приличную "разборку". Они сидели там, сплошь важные "шишки" и адвокаты, накрыв задами горшки с золотом, которое им не принадлежало. "Я хочу денег! Я хочу миллион!" - требовал я, и все качали головами: нет, нет, нет.

После 2-х часовых настойчивых требований с нулевым результатом, и бессмысленных дебатов, поднялся шеф отделения BMG Германии Монти Люфтнер. Гранд-сеньор с платком в нагрудном кармане и заметным венским акцентом, готовый отвести пожилых мамашек через улицу, и, с не меньшей охотой, молодых мамашек в постель. "Отдайте парню деньги! Я в него верю и конец". Я никогда не забуду Монти, который бросился ради меня на амбразуру, когда никто не давал за меня и ломаного гроша: "Ну, скажу я вам! Вы посмотрите-ка на себя, какое ханжество! Им подумать еще надо дважды, они еще должны посмотреть! А теперь, ведите-ка себя прилично!". После такого решительного слова, остаток фирмы, с зубовным скрежетом, должен был утвердить договор о записи альбома. "И как же зовется новое счастье?" на этот вопрос я не рассчитывал. Господи, пошли мне хоть какую-нибудь идею! Я уповал только на интуицию, шаря вокруг себя глазами. И сделал находку на пуговице своих джинсов: "Blue System". Так получалось, что Blue System спонсирует "Blue System" (* итальянская фирма джинсовой одежды), и я перепрыгнул из парашютно-шелковых тренировочных штанов "adidas", в рваные джинсы.

Вопреки всем препятствия, тормозам и помехам, песня "Sorry Little Sarah", исполненная хрипотцой, попала непосредственно на 13-е место. Я снова доказал всем. Удивление было большим. Я оставил позади свой личный кошмар, сбросил балласт. Внезапно я ощутил облегчение и свободу. Боль в желудке и язва от Modern Talking прошли. Я мог снова позаботиться о том, что меня интересовало: добиться успеха. Все домашние задания я выполнил для этого и плату за обучение внес изрядную. Мне не нужно было спрашивать каких-то менеджеров и консультантов: "Хорошо ли было бы, если бы мы поехали в Англию. И как же обстоит дело с турне?". У меня был самый лучший композитор, автор и продюсер, какого я только мог бы себе пожелать: я сам.

"My Bed is Too Big"

Для съемок клипа к "My Bed Is Too Big" я полетел со своей группой и Энди в Шлепптау, индейскую резервацию в Калифорнии. Первую ночь я провел там, где ночевал всегда во время визитов в Лос-Анджелес: в отеле "Беверли-Хиллс". Здесь пересеклись наши дороги с Франком Эльстнером, который мне был симпатичен. Кроме того, не стоило пренебрегать его статусом короля "Wetten dass..?". Я хотел выяснить, каковы мои шансы выступить у него с "Blue System". "Ты не мог бы представить нас в своей программе?", - хотел я узнать у Франка. Потом я попробовал соблазнить его, расписывал самыми невероятными красками наш новый забойный видеоклип: "Слушай, Франк!… Блестяще!… Очаровательно!… Лас-Вегас! Мега-бюджет, прекрасные люди, супер-режиссер! Это станет мега-хитом! Лучше не бывает! О, кстати: мы снимаем на шоссе 66".

"Да, неплохо, возможно", уклончиво, выписывал восьмерки любезности Франк. А потом задумался: "Шоссе 66? Аха! Возьмите достаточно воды с собой, там слишком сухо: одна пустыня, скелеты и высохший кустарник. Будьте осторожны!".

Гордо и радостно, мы выехали караваном из 5 трэйлеров. В багаже: много дополнительных канистр с водой и уважение к пустыне. Я представлял себе, как мы, как бойскауты, вечером разводим костер. Однако, едва мы въехали в пустыню - начало моросить. Ливень, который все начисто смывал. Мы могли спастись только на стоянке, вот там мы и застряли. Наши штаны, обувь, футболки еще несколько дней были мокрыми до нитки. Мы чуть было не утонули в приливных волнах, и всё время в ушах звучали слова Франка: "Парни, возьмите побольше воды с собой".

Каждый день режиссер и я советовались, как выбраться из этого дерьма. Так как на съемку, на которой ничего не снимается, уходят бешеные "бабки". Однако, спустя почти неделю снова появилось солнце. За время, проведенное в караване, я приобрел бледный и доходной вид. "Эй, вы еще удивитесь!", - кичливо объявил я группе, - "Сегодня вечером Боленски будет коричневым от загара". С этими словами я вылез на крышу трейлера, разлегся на спине, и наслаждался, пока мы на небольшой скорости изъездили вдоль и поперек всю пустыню Мохавэ и индейскую резервацию, чтобы найти удачное место для съёмки. Но, когда ты вот так - 60-70 км в час, пробираешься через пустыню и тебе дует в лицо ветер, ты не замечаешь, как жарко, и как печет солнце. Через пару часов я был не коричневым, а красным, как пожарный сигнал. Энди подошел ко мне: "Мужик, знаешь, на кого ты похож? На настоящего индейца!"

"Марвин"

После того, как я приблизительно один миллион раз спел среди кактусов в пустыне Мохавэ "My Bed is Too Big", я вернулся в Гамбург, и мы с Эрикой сделали нашего сыночка Марвина Бенжамина. Он должен был родиться в конце января 1989. В канун Николауса, Эрика залезла в ванную у нас дома, чтобы искупаться, и поскользнулась при этом она. Мы ничего не заподозрили, потому что все вроде бы обошлось.

За 3 дня до рождества, мы лежали ночью в постели, и тут под Эрикой все стало мокрым. Она подумала, что лопнул околоплодный пузырь и отошли воды. В этот раз она не хотела сломя голову мчаться в больницу, соскользнула потихоньку с кровати и, в темноте, спустилась на 1-й этаж, чтобы приготовиться и собрать сумку. В ванной она включила свет. Только сейчас она увидела, что за ней, от спальни до того места, где она стояла, тянется красная дорожка: кровь. Она начала кричать: Дитер! Дитер! Дитер! Снова и снова: Дитер! Дитер! Дитер!

Спросонок я здорово перепугался. Она сидела на полу и ужасно плакала, тряслась всем телом, как будто ее било током. "Ну же, Эрика. Все будет хорошо. Не плачь! Сейчас приедет скорая", - пытался я ее успокоить. Одновременно дрожащими пальцами я набирал номер клиники.

В таких ситуациях женщины ведут себя иначе, чем мужчины. Женщины, как косули, которые замирают перед шаром света от фар, пока по ним не прокатится машина. Мужчина должен подавлять свою панику рассуждать аналитически: "Не надо бояться! Терпение, соблюдаем спокойствие! Мы поступим так то и так то". Эрика была уверена, что она потеряла ребенка, а именно - его кусочек. Приехала скорая. Я запер Марки, которому было уже 3 года, в кухне, чтобы он не видел крови. Санитары уложили Эрику на носилки и повезли в неотложку. Так как я не знал, что мне делать с Марки, я остался дома. Едва дверь за Эрикой и врачом закрылась на замок, я позвонил маме и, зарыдал: Ребенок мертв! Ребенок мертв! Ребенок мертв!

В клинике приняли роды. Ребенок был абсолютно здоровым, испуганно глаза открыл - уж слишком рано и неделикатно его извлекли из его теплой пещеры. Он был только немного легковат, и у него были совсем тоненькие пальчики. Марвин был красивейшим малышом всех времен. Все говорили, он выглядит, как маленький Дитер, и я этим очень гордился.

Эрика осталась на Рождество в клинике, в то время, как мои родители приехали, чтобы нарядить елку. Я не мог найти елочные украшения и килограммами скупал в супермаркете тонкий "дождик". Когда через неделю Марки приехал в клинику, чтобы проведать своего маленького братика, он пожаловался Эрике: "Мама! На дереве была одна паутина. И бабушка пережарила рождественского гуся". Замечательный был праздник.

На здоровье!

Я и моя группа получили чудовищно много запросов от иностранных организаторов концертов, среди них - и от КГБ, который держал под контролем все концерты иностранных исполнителей в СССР. Наше первое большое турне по европейской части СССР началось летом 1989 г. и длилось 6 недель. Со мной обращались как с Папой Римским. 10 дней мы выступали на Московском Олимпийском Стадионе, каждый день по 2 концерта, продавалось по 35000 билетов. Таким образом, в конечном счете, мы выступили перед 700 000 человек. В следующем турне на следующий год я получил орден "Герой российской молодежи". В Московском музее был установлен огромнейший киноэкран, на котором показывали целый день только мои видео. "Ты, должно быть, стал великим, раз твои видео показывают в музее", - думая. Мое интервью даже показали в вечерних новостях. Вдоль главных магистралей Москвы - Ленинский проспект, Ленинградский проспект, проспект Академика Сахарова - везде тянулись, по десять кварталов в длину, "растяжки" с моим именем. И, так как Болен, в кириллическом написании, читается как "больной", то люди читали "Дитер болен" и их успокаивали по радио и телевидению, что со мной все в порядке и выступления состоятся.

В Ленинграде мы выступали на футбольных стадионах перед сотнями тысяч зрителей. Внизу, на гаревой дорожке, где всегда бегают атлеты, меня возили кругами на лимузине. Я вылезал на крышу, чтобы махать слушателям. Женщины кричали с 24 "р": "Дитррррр" -, возьми меня, пожалуйста!". Вот уж, что было слишком - то было слишком. Конечно, я чувствовал себя, как немецкий посол за границей. Но мой отец всегда говорил мне: "Дитер, ты же не племенной бычок, и не можешь осчастливить каждую девушку".

Мы постоянно были окружены огромным количеством телохранителей. Я считал это показателем тщеславия и находил абсолютно излишним. Потом пришел день, когда мы поняли, что имеем дело не только с воодушевленными поклонниками, но и с массой, которая из-за посещения европейской рок-группы может перейти все границы дозволенного. На одном из выступлений лимузин должен был нас подвезти прямо к сцене, расстояние до сцены было всего 10 м, телохранители сконцентрировались полностью на мне и прикрыли. Беззащитный остаток группы был предоставлен взбудораженной толпе, которая подхватила их и таскала из стороны в сторону.

Я начал петь свою первую песню. Девушки из подпевки вдруг взвыли, как цепные собаки. Я потерял связь с миром. "Что случилось?", хотел я выяснить в перерыве перед второй песней. "Они залезли нам под юбку!", - пояснила одна из них. Я не захотел знать, как именно. Вероятно, со стороны как-то, мини-юбка и трусики "стринг-танго" преодолеваются быстро. Я был в ужасе. У меня возникли проблемы довести концерт до конца. За оставшиеся 2 часа я больше не заговаривал с фанами. Сильны они были, эти русские.

Было, конечно, и много замечательных моментов. Мы с группой жили гармоничной жизнью. Все были друг другу лучшими друзьями. Перед каждым выступлением, чего не было с Томасом, мы сидели все вместе и что-нибудь рассказывали. Мишель, ударник, раньше был в травматологической терапии. Ахим работал преподавателем. Вот так, все понемногу рассказывали о своей жизни - там была групповая динамика, чувство сплоченности, как в братстве.

С самого начала большой проблемой было питание. Когда мы всей группой приходили в ресторан, нам подавали меню с 30 блюдами. Но когда ты говорил, мол: "Я бы заказал свиную отбивную!! - официант задумчиво отвечал: "Нету". А если ты потом говорил: "Ну, ничего не поделаешь, тогда давайте фрикадельки", то ответ все равно был снова: "Нету". Это длилось до тех пор, пока мы не понимали, что всех этих прекрасных блюд из меню нет, вообще ничего нет. Зато в изобилии были огурцы, помидоры и "Chicken Kiew", типа - паштет. Когда в него попадал нож, эта маслянистая гадость забрызгивала все вокруг.

Я знаю, сейчас некоторые подумают: "Эй, избалованная поп-звезда с жиру бесится!", но мы действительно голодали. Похудев приблизительно на 5 кг, я позвонил в Германию своей экономке и попросил: "Пожалуйста, пришлите что-нибудь пожевать!". Но, чтоб получить все-таки телефонную связь, я должен был за неделю до этого заполнить форму и заказать переговоры. Затем пришло уведомление: "В среду ночью вы сможете с 2:34 до 2:35 поговорить". Моя экономка прислала мне готовые полуфабрикаты по 4 марки за штуку, которые я мог забрать в аэропорту: рулеты с краснокочанной капустой, кёнигсбергские биточки, макароны с соусом. Все - в пластиковых коробочках, которые надо просто на 5 минут опустить в кипящую воду. Но, когда-нибудь пошел в расход и последний биток. Когда осталась последняя коробочка, вокруг меня стояла вся группа и спрашивала, можно ли макнуть мой соус. Явились техники, чтоб осведомиться, нельзя ли им его хотя бы понюхать напоследок. Наконец, мы отправили своих телохранителей (совершенно случайно: все поляки) и они вернулись с несколькими дохлыми нещипаными цыплятами в руках. Уж точно я вовсе не хотел знать, где они их добыли. Как только мы пересекли городскую черту Москвы и Ленинграда, ко всем радостям добавилась еще проблема с размещением. Никаких отелей. КГБ - твой друг и помощник, поспешил на помощь, и нас размещали на дачах каких-то политиков. Стандартным оборудованием тут были бильярдная, кинозал и сауна, которую старенькие мамаши для нас предварительно прогревали. На входе они забирали наши шмотки. Внутри нас лупили вениками, чтоб улучшить кровообращение. А когда мы выходили, нам делали чай в самоваре.

В маленьких городках случались проблемы с электричеством. Тогда с 6 до 8 ч вечера останавливались трамваи - в это время как раз мирно должны были идти наши концерты. Тока не было, лампочки на стадионах не горели. А однажды мы летели "Аэрофлотом", и на высоте 11000 км двигатель вышел из строя, и нам пришлось приземлиться где-то на поле. А потом еще за ночь заасфальтировали улицу, чтобы мы проходили к сцене. Россия была действительно Rock'n'Roll.

Снова и снова не менее удручающе действовала беспощадность элитных армейских единиц - до 80 полицейских в черных формах с резиновыми дубинками, которые молотили наших фанов. И тогда у кого-то летели зубы, ломались носы, если они не придерживались их указаний. Техники, которые сматывали оборудование, пока опустошался зрительный зал, повсюду на полу видели лужи крови. Все это зашло настолько далеко, что я пригрозил прекратить концерт. "Слушай",- обратился я Ушши, которая от КГБ вечно торчала с нами на сцене и заодно была переводчиком, - "если они не прекратят избивать мою публику, я прекращаю концерт!". Она лихорадочно поспешила к одному из своих шефов "в черном": "Vnimanije! Esli Vy ne srazu perestantje izbivatj auditorii, ja nemedlenno budu prervatj koncert!" В этот раз - все сразу стало лучше. Но на следующий раз мы оказались перед той же проблемой.

Моими самыми большими фанами были Михаил Горбачев и его жена Раиса. Случайно я встретил обоих в 1998 г в Кёльне на шоу VIVA-"Comet", где я с Modern Talking получал пожизненную премию за заслуги ("Lifetime Achievement Award"). Они расположились в углу с огромной свитой, в том числе - Оскар Лафонтен, который лопался от гордости по поводу визита высоких гостей и не удостоил меня и взглядом. Другое дело Горбачева. Она увидела меня, тут же ко мне направилась и эйфорически воскликнула: "Diter, Ijublju Vas!" - "Дитер я так люблю тебя!". Потом, как мама обняла меня, пожала руку. Теперь и Оскар счел меня достаточно важной персоной и. усердно тряс мою руку. "Eto dlja menja bolschaja tschest, schtoby Vy vystupajcte v Kremlje! Vascha muzyka mnje otschen nmvitsja" - подключился Горби. Мол, он безумно польщен нашим выступлением в Кремле и находит нашу музыку суперской.

Самым большим переживаем, всегда становились наши выступления в ГДР. Принадлежащим государству концертным агентством руководил функционер Цальманн. С ним я и сегодня еще делаю концерты в государствах Восточной Европы. Этот человек невероятно быстро понял, что такое капитализм: Сегодня он ездит на Мерседесе, обладает домом в Испании и держит под своим контролем концертную нишу в Дрездене, Ляйпциге, Берлине и Ростоке.

Люди в восточной зоне всегда были моими преданными, настоящими фанами. Я мог на них положиться: они абсолютно раскрепощались, когда мы играли. Это люди, которые сегодня на моих концертах всегда сидят в первых 3-х рядах. Я могу взглянуть и знаю: "Вон там, слева, стоит человек с окладистой бородкой! И вон тот, там, справа! Он приходил на мои концерты уже раз тридцать!" Настоящая верность. Всегда когда я их вижу, у меня появляется приятное чувство.

Мне всегда платили в восточной марке, что представляло проблему. Марки Восточной Германии на марки Западной, нельзя было обменять. Но восточную марку никак нельзя было обойти: или ты играешь за восточные марки, или не играешь вовсе. Что делать с таким количеством бесполезных бумажных денег? Первая идея: я поехал в Восточный Берлин, чтоб купить мейсенский фарфор. Продавцы были очень любезны: "Никаких проблем, господин Болен. Время ожидания 12 лет". План номер два: заказать сюда концертный рояль "Blutner": "Никаких проблем, время ожидания 15 лет". Наконец, я раздарил все деньги поклонникам: "Кто еще хочет? Кому еще надо?". Когда рухнула стена, я ущипнул себя за задницу - теперь их можно было бы обменять 1 к 2.

Маттиас Райм

Я считал Маттиаса Райма, еще с самого первого успеха Blue System, подражателем. Все чаще стало случаться так, что я листал журналы и восклицал: "Эй, посмотри-ка, да это же я!". Но затем я всматривался и понимал: эй, да это же не я, а моя пиратская копия, Болен в клонированном варианте, только на 10 см ниже. Такая же прическа, разумеется, искусственно обесцвеченная, такие же вещи, такой же грим, имя мутанта: Маттиас Райм, прозванный Матце.

На обложке первого сингла "Verdammt, ich lieb dich!" он еще выглядел как святой Фридолин (*монах-настоятель, один из святых католической церкви) с бородой и темными волосами. Однако, потом он подцепил Марго Шойерман, или Маго, мою визажистку. Когда она меня красила перед фото сессией, то ее make-up состоял в первую очередь в психологии: "Ты хорошо выглядишь, такой загорелый, что мне здесь красить, Дитер?" Затем она мыла и укладывала гелем мои волосы. Готово. Нужно сказать, что для меня фото съемка - одна из худших сторон деятельности в моей профессии. Поэтому, в большинстве случаев, я появлялся в фото-студии с соответствующим выражением лица и здоровался с визажисткой. Требуется некоторое чувство такта, чтобы понять: что сделать, чтоб я расслабился, почувствовал себя хорошо и со мной можно было работать. С Маго все получалось на "ура!", а тут она взяла и смылась.

Для Маттиаса была программа с точностью до наоборот: Маго склеивала его макияжем, перекрашивала его личность и убирала этот его суконный имидж. Делала ему локоны как у жиголо, подстригала и обеспечивала приличными шмотками. Дублер Болена готов! К поведению Маго я относился, как к государственной измене. И, так как она умела хорошо "намывать" и совсем другие дела, то я был вдвойне разочарован тем, что она переметнулась под знамена Маттиаса.

С тех пор, как его песня "Verdammt, ich lieb dich!" заняла первое место, тем самым подвинув хит Шинед О'Конор "Nothing Compares 2 U" - он возомнил себя великим. Во-первых: он все знал, и, во-вторых: знал лучше всех. И, в третьих: имел дерзость панибратски со мной заговорить за кулисами телевизионного хит-парада ZDF. Я был там, потому что должен был петь "Lucifer". Согласен, против его "Verdammt, ich lieb dich!", которая уже 15 недель была на первом месте, я , конечно, со своей песней, на этот раз немного "выпал в осадок". "Эй, мужик!", - обратился он ко мне так, будто бы собрался обо мне позаботится, - "Я не понимаю тебя! Зачем ты пишешь для таких идиотов, как Рой Блэк. Неужели ты, действительно, должен делать все? Я так не могу".

Тогда я задал встречный вопрос: "Маттиас, знаешь ли ты, собственно, что нас разделяет?" И он: "Неет! Не знаю". Я: "Да, приблизительно 130 миллионов проданных пластинок". И Маттиас, как карликовый пинчер, который любит полаять на больших собак: "Однако, это та музыка, которую я никогда не стал бы делать!" На мне чуть воротник не лопнул: " Знаешь что? Займись-ка ты лучше своим барахлом! А если же ты действительно великий композитор, которого тут строишь из себя, то напиши-ка что-нибудь для других. И мы посмотрим тогда, что ты можешь".

Так, слово за слово, пока Маго не встала между нами, чтобы предотвратить потасовку между мной и моей маленькой "переводной картинкой". "Заткни глотку этому идиоту", - рассвирепел я, - "или я ни за что не ручаюсь!". На этой странице можно уже и окончить экскурс к Миттиасу Райму. Можно добавить, что Маго стала женой Матце, а Маттиас после "Verdammt, ich lieb dich!", произвел по своему подобию еще пять таких же певцов. Больше ничего не приходит на ум, что было бы достойным упоминания.