глава IV

ГЛАВА IV. Нора

Или: мой последний гвоздь в крышку гроба

You Can Win

Часто Томас приходил навестить меня дома, в Бергштедте, и приводил с собой свою подружку: блондинку 19 лет, самоуверенную уроженку Кобленца, ростом в метр восемьдесят. Имя: Нора Баллинг. С ней он ночевал под нашей крышей. Она не особенно мешала, разве что тема для разговоров у нее была единственная: различные сорта туши для ресниц. Эрика, в это время, в поту укачивала Марки и подкатывала глаза. И, если мы с Томасом хотели быстро, за 10 минут, сбегать через лес, в "Старую мельницу" перекусить, то Нора сперва должна переодеться и занимало это, по меньшей мере, час. Однако, с появлением у "Modern Talking" второго хита, она начала, как бы, между прочим, что-то поквакивать. Она, словно проглоченная рыбья кость, дерет горло и не движется ни туда, ни сюда, а встала поперек.
"Давай встретимся, нам нужно срочно кое-что между собой обсудить!", - заявил мне неожиданно Томас. Мы договорились на 8 часов в гамбургским отеле "Интерконти", Бергштедт и "Старая Мельница" в лесу, вдруг показались не достаточно хороши. Я скользнул во вращающуюся дверь "Интерконти" и увидел его, сидящим с Норой. Они держались за ручки, оба в красивом прикиде, у обоих на запястьях новые золотые часы. Мы что-то пили, и не прошло и 10 минут, как Нора начала делать свои первые заявления: "Так и этак - дальше не пойдет! Я хочу сначала послушать песни! И тексты с этой минуты будут обсуждаться только со мной!". Мне показалось, что меня лягнула лошадь. Я не узнавала нашего эксперта по туши. Томас даже не пикнул. Мне тут же стало ясно: он полностью был под ее каблуком. "Весело!, - ответил я, - так с кем здесь что-то обсуждать?". А она: "Да, со мной!". Я не мог принять это всерьез, мы увлеченно ссорились, и, наконец, я закричал на нее: "Неужели ты серьезно думаешь, что я позволю 19-тилетней слепой объяснять мне, чем мне заниматься?". После этого она подскочила, выбежала из отеля, и Томас, как побитый пес, за ней. А я сидел, как придурок, и когда Томас, минут через 10, вернулся, я заметил: он был совершенно оторопелый, должно быть зверски ему задали трепку снаружи. "Эхмм..мне надо сейчас идти… пока… созвонимся!" - прозаикался он, после чего, тоже, был уже за дверью.

You Can Win

Июнь 1985. Хотя сингл "You're My Heart, You're My Soul", только в Германии, продался почти миллионным тиражом, профессиональное видео сделано не было. Все, что имелось, это несколько отрывков, которые мы слепили в каком-то подвале. Монтировалось все это очень быстро, потому что песня уже была на первом месте. Для нашего второго сингла "You Can Win" звукозаписывающая компания захотела, что все было по правилам. 30 000 марок выложили на стол для высококлассных съемок - по тем временам целое состояние, но смехотворно против сегодняшнего, так как видео продукция "Modern Talking" уже в 20-тикратно увеличенный бюджет едва втискивается.

Для съемок мы поехали в "Бавария-фильм" студию в Мюнхене. По сценарию, я и Томас должны были разъезжать на Корвете на протяжении всего ролика. Но тут поключилась Нора и сказала: "В этом корыте мой Томас не поедет!". Машину сменили, спешно приобрели черный Ягуар-кабриолет. Мы хотели сесть в него, однако, теперь Нора по-настоящему воодушевилась: "Они не поедут вместе в одной машине" , - заявила она. Режиссер счел это шуткой: "Как, они не поедут вместе в машине? А как же тогда все будет происходить?". И Нора ответила: " В действительности же, Томас с Дитером вместе не ездят. Когда Томас дома, с ним езжу я, а Дитеру там делать нечего". Меня это вдвойне зацепило: я чувствовал себя отвергнутым и уязвленным, потому что, я рассматривал Томаса как свою собственность. Я его открыл, он был моим маленьким принцем. И тут является какая-то Нора, и начинает вдруг домогаться, что он её. И, с другой стороны, я был зол, что можно сделать Томаса рабом женщины, а он к этому остается совершенно безучастным. "Ты же не ее дурачок! Так не позволяй же делать из себя чучело!", доканывал я его. Но Томас не воспринимал критику в адрес Норочки, он вообще отказывался что-либо слушать. Девиз моих родителей гласил: "Обо всем можно договориться!" Чушь, вот все что я могу сказать! На самом деле, больше смысла в изречении Блюме, моего шефа из фирмы грамзаписи: "Пойди-ка и объясни чокнутому, что он чокнутый". Дело приняло гротескный оборот. "Послушай-ка меня, - уговаривал Норочку режиссер, - мы же не можем снять видео, в котором ты будешь сидеть в машине. Мы будем вынуждены просто прекратить съемки. "Мне все равно!", - упрямилась Норочка. Конец этой "песни" наступил с приобретением третьей машины, на этот раз Порше-кабриолет цвета "синий металлик". Впереди, в одиночестве сидел Томас за рулем, сзади Нора ползала по заднему сидению, прячась под старым одеялом. Правда, общая гармоничность, в комплексе пострадала, но зато господин Андерс мог трогаться, и мы могли продолжить съемки.

Но, если мы подумали, что теперь-то все плохое уже позади, то глубоко ошиблись. Фройляйн Баллинг, со своей "заученной латынью" жалоб и требований, еще не закончила. Следующим разыгрывался номер под названием: "О, я теряю сознание и умираю!". Мы поехали в подземный гараж отеля "Холидей Инн" на Леопольдштрассе, конечно же, на разных машинах. Норочка с Томасом впереди, я с Энди и сразу двумя боссами звукозаписывающей фирмы - за ними. Весь этот эскорт для надежности, чтоб я опять не сцепился с Норой и Томасом. Вот внизу, по прибытию в подземный гараж, все и началось. Нора возопила: "Ох, ох! У меня темнеет в глазах!", и упала. Я подошел к шефу звукозаписывающей фирмы: "Слушайте, скажите же ей, наконец, чтобы она встала!". Никто не пошевелился, я почти давился яростью: "Эй, нельзя же позволить женщине так дурачить себя! Это же все розыгрыш!". Кстати, в маленькой сумочке Louis-Vuitton, Нора всегда носила крошечного, припадочного, невротичного йоркширского терьера по имени "Cherry". (Возможно, его звали и как-нибудь иначе, у нее было пять штук таких "тявкающих машинок". Кто не знает как он выглядит: эту породу тягает за собой Рудольф Мошшамер). В то время, как Нора, вот таким вот образом, валялась на полу подземного гаража - Томас склонился к ней и заревел: "Норочка умирает! Норочка умирает!" -, она слегка приоткрыла один глаз, чтоб видеть воздействие в целом. В этот момент, терьер выскочил из своей сумки Louis-Vuitton, взволнованно закружил возле Норы и, наконец, нагадил прямо возле ее головы. А я: "Люди, скажите мне, не больные ли вы все после того, что вас тут как старичков "разводят"? Пусть прекращает этот театр! Что ж это такое!" Наконец, мой друг Энди, отнес даму наверх, в ее комнату, при том, ему еще и помощь потребовалась, для него Норочка были слишком крупным зверем.

На этот же вечер и в этом же отеле, было запланировано большое открытое заседание звукозаписывающей компании. Должны были присутствовать 500 служащих филиалов, творческие и деловые иностранные партнеры. Смастерили золотой подиум и придумали чтоб на нем, в честь сенсационного успеха "You're My Heart, You're My Soul", стояли лаковый и спортивный туфель, и нам это торжественно вручат.
Томас все еще сидел в комнате наверху, у постели Норы, держал ее руку и отказывался выходить. Перед 500 людьми выступил только я, и сказал: "А-э..ну да, … не удивляйтесь, что здесь нет Томаса. Малыш немного испортился после съемок…, плохи дела его…, а завтра нам еще во Францию. И, да… мне очень жаль. Но такое толстое восточное полено, как я, ничто не подточит, поэтому я с вами". На будущее, это мое обращение должно было стать нормой: "Томас - болен". И, если осведомлялась пресса, из-за слухов о наших ссорах, даже тогда я говорил: "Нет, мы понимаем другу друга - супер. Томас - болен".

В Париже, где было продано 800000 синглов "You're My Heart, You're My Soul" и мы были героями, запланировали большое выступление "вживую" в телепрограмме "Champs-Elysees" c Дизри Носбах в качестве модератора. Прайм-тайм субботнего вечера, снаружи, оборудованные передающими устройствами, трейлеры вращают своими параболическими "тарелками". За три минуты до четверти девятого Нора не нашла ничего веселого в том, что вести программу будет существо женского пола. И немедленно "изъяла из обращения" своего парня. "Ou est votre коллега?", - прикрикнул на меня продюсер. И, как у спортсмена, пробежавшего 700 километров, в уголках его рта застыла белая пена. Желваки прыгали туда-сюда, а кадык скакал вверх-вниз. Я сказал: "Excusezmoi, а я тут при чем? Все-таки - я здесь, а мой партнер это тот, которого нет". Наконец, вмешался еще какой-то тип из звукозаписывающей компании, после чего все разорались, начался кавардак, я сказал только: "Поцелуйте меня в задницу!" и тоже ушел. Через пару недель у нас было следующее выступление во Франции в шоу Мишель Друкер, что-то вроде французского Томаса Готшалька. Томас снова подвел, эту его выходку уже можно было предвидеть, нужно отдать ему должное. Однако, на этот раз я обеспечил дублера, одного парня с такими же длинными темными волосами и который более-менее умел шевелить губами под фонограмму. Для французов, один Томас был как другой. Но, что-то, кажется, уже начали вокруг поговаривать. Потому что, когда телевизионный промоутер нашей звукозаписывающей фирмы предложил выступления "Modern Talking" во Франции в будущем, тамошние телевизионные боссы замахали руками: "Non! Non! Merci beaucoup! Неее, спасибо большое! Никогда больше!"
Нора

50 000 DM и малиновое мороженное.

Меня и сегодня еще спрашивают, почему Нора была такая, какой она была, я сказал бы: она была девочкой, которая только что, еще играла в детском садике со своими куклами, и за ночь обменяла Барби на Дитера Болена и людей из звукозаписывающей компании. Избалованная девчонка, которая привыкла, что все пляшут под ее дудку. Просто испытывала их терпение и смотрела, что произойдет, если она пойдет к шефу звукозаписывающей компании Блюме и скажет: "Либо мы сейчас же получим белый Роллс-Ройс с зелеными сидениями, 50 000 марок и малиновое мороженое, либо мы не придем". И, конечно, тип удовлетворял ее крохотную потребность и думал: "Ок, ок, мое золотце, не волнуйся! Ты получишь все, что хочешь!". А как еще он должен был реагировать? Диск приносил ему бесчисленные миллионы, а чем были какой-то Роллс-Ройс и малиновое мороженое? Крылатая фраза индустрии гласит: "Сделай артиста счастливым!". И Блюме придерживался той же точки зрения: "До тех пор, пока с Томасом Андерсом в концерн плывут мульти-миллионы, в крайнем случае, я ему даже позолоту на унитаз устрою!".

У нас был концерт на открытой арене, перед 250 000 зрителей, в Бельгии. И снова Томас отказал в последнюю секунду. Мое счастье, что "Modern Talking" за границей до сих пор знали только, как два ботинка с обложки "You're My Heart", Никто не знал, что это дуэт. Я вышел на сцену, сымпровизировал приветствие: "Эмм, bonjour Brussel! Goedendag Belgien! Ick verbeugen, что вы все здесь! Порезвимся!". Потом я подыграл себе, когда шевелил губами под фонограмму Томаса.

Наконец, было еще выступление "Modern Talking" в Стокгольме, которое тоже вела женщина. В этот день, у Норы снова "особенно низко летали коровы" и она распорядилась: "Мой муж не будет разговаривать ни с одной женщиной. Либо эту ведущую сейчас же заменят на мужчину, либо мы улетаем". На что шведы помахали нам ручкой: "Ну, тогда пока, вы свободны!". Так медленно я смотрел, как уплывает мое добро. Мне казалось, мое счастье под угрозой, я опасался за свое существование. Я смотрел на Нору и, прямо-таки, слышал звук - Ritsche-Ratsche, с которым она распиливает труд всей моей жизни.

Cheri Cheri Lady

Октябрь 1985. Всего через 7 месяцев после "You're My Heart, You're My Soul", у наших критиков вновь закапала зеленая желчь из уголков рта от досады. Cheri Cheri Lady, стала третьим № 1 у "Modern Talking". Если успех первых двух песен был уже огромной сенсацией, то, самое позднее - теперь, музыкальный мир стоял на голове, и яч был обязан этим, в виде исключения, Томасу. Едва сочинив песню, я тут же выбросил ее в мусор, потому что, слишком уж явной простоты. Но Томас обнаружил ее там и вытащил обратно: "Она же улетная, давай же ее исполним!" За это я и сегодня еще должен бы целовать его лаковую туфельку. Тем временем, Норочка уже больше не могла бегать из-за золотых браслетов и цепочек-Картье. Если она приходила, то было слышно за километр - клинг! кланг! клонг! - бряцание. Она выглядела как женщина из кенийского племени массаи, время от времени, на ней висело украшений на 2 миллиона марок.

Мы летели на музыкальный фестиваль в Сан-Ремо. Едва мы прибыли, Томас и Норочка заперлись в гостиничном номере. Двери - закрыть, телефон - отключить, окна в дополнение к гардинам завешивались еще и простыней. Никто не смеет мешать. Они ни с кем не разговаривают. Потом они затевали настольные игрушки с хорошо заметным "р": соломка, чувак-не-злюсь-на-тебя, мельница. Рано или поздно, от игр на них нападал голод и тогда Нора, якобы, потому что не могла прочесть меню на итальянском, заказывала все меню. Являлись четыре официанта и вкатывали в вестибюль огромную тележку, на которой были выстроены все блюда. Томас и Нора заглядывали под теплые серебряные колокола на подносах, тыкали всюду по разу вилкой: "Да, это хорошо…это - ничего, тоже хорошо… и это тоже… а остальное, уберите!".

Затем официанты снова все накрывали, два блюда оставались, остальные 98 увозили. Звукозаписывающей компании предоставлялось заплатить. В некоторых из наших зарубежных поездок, нас сопровождал Хилле Хиллекамп, тип, которого, вот уж действительно, абсолютно ничего не могло вывести из состояния равновесия. Парень с нервами, как стальные канаты, подходящий мужчина для Норочки. Основная работа Хилле заключалась в ее психологическом обслуживании и умиротворении, что он делал весьма усердно. Как-то, Нора захотела сделать шоппинг, а Хилле был единственным, кто знал итальянский. Она ворковала голубкой, сразу расползлась как масло. Хилле звонил, разыскивал, выяснял и договаривался, и, наконец, направлял карету с ней и Томасом в модельный салон свадебных нарядов в центре Сан-Ремо. Здесь она выбрала себе подвенечное платье, которое уже тогда стоил 30 000 марок, и назад - в отель. Никакого "спасибо", двери - наглухо, телефон - прочь, жалюзи - вниз. С этой секунды, Нора больше не знала Хилле и снова превращалась в старую сушеную сливу.

TOP Of The POP

Март 1986. Мы ехали в Англию, где за ночь "Brother Louie" вошел в чарты, между прочим, это был уже четвертый хит № 1 и, кстати, уже из третьего альбома. В Лондоне мы остановились в отеле "Дорчестер", длинном и узком "сарае" прямо в Гайд-Парке. Там, когда утром спускаешься к завтраку съесть яйцо, официант в ливрее остановит: "No, no, no, сэр!", и если я спрашивал: "А почему no?", то получал ответ: "Вам нужен галстук". Конечно, для молодого артиста, было просто мечтой, оказаться в чартах Англии. Передача, в которой нам предстояло выступить, была - "Top of the Pop". На острове она уже в течении 10 лет была в музыке чем-то вроде священной коровы, однако в Германии абсолютно не знали о ее существовании.

Мы пришли в зал, где должна была состояться запись, стилизованный под дискотеку: со световыми эффектами и сексуальными наворотами. Мы должны были стоять наверху, на сцене, а внизу все должны были танцевать. Но тут явилась Нора и изрекла: "Эй, здесь и девушки танцуют?". Тип из съемочной группы сказал: "Да, логично, здесь танцуют девушки. Девушки и парни. А кто ж еще? Верблюды?". А Нора: "Все должны находиться снаружи. Здесь вообще никто не танцует, если выступает "Modern Talking". Когда выступает "Modern Talking" - студия должна быть пуста".

Безо всякой причины, лишь бы путаться под ногами и важничать. По принципу Вероны Фельдбуш: она тоже будет ехать назад, если на трассе все едут вперед. Чтоб вы знали: если в Англии выступает группа из Германии, то это, как если бы, в Германии выступала группа из Польши. Наверняка даже спросят: "Эй, вы что, украли песню?", но никакого почтения и "эй, пупсик, да у вас же первое место!". Что до Норы и ее требований "всех людей - вон отсюда", если англичане только покатывались со смеху, то телефонные кабели от звонков в BMG, в Германию, плавились. Нас хотели вышвырнуть из программы. Я не знаю, что должны были наобещать из BMG продюсерам "Top of the Pop", во всяком случае, вялый компромисс нашелся: половина девушек вылетела наружу, и Томас известил, что готов выступать.

Fucking Krauts! (*Грёбаные капустоеды!)

Далее следовал наш промо-выход в "Hippodrom", знаменитой в лондонской дискотеке. Я только: вау! И снова: вау! вау! вау! В этой "лавочке", действительно, играли только те, кто имел громкое имя в 80-х: Bananarama, Джордж Майкл, Ким Уайльд. Чего мы НЕ знали: нас представили как гей-группу, как двух педиков, которые любят друг друга, и, кроме того, еще и музицируют. Это было то же, что говорилось про Pet Shop Boys и Bronski Beat. Но как уже было сказано: мы-то этого не знали. Я стоял за сценой, нервно потел, и ждал, когда же нас объявят. Томас и я расположились возле установки и слышали через динамик голос ведущего снаружи, который говорил: " …рарарара…"Modern Talking"… рарара…! Give mein a big hand…" Наш выход! Мы двинулись наружу, однако, еще когда шел, я обернулся и тут же осознал: Томас "слился".

Я стоял на сцене один и видел 3000 лиц. Началась музыка, Томас ушел и я думал: "Старый швед, теперь-то что еще случилось?". Потом выяснилось: Мы-то - нет, а вот Норочка получила весточку, что это мероприятие было гомо-хэппенингом (*вечеринка гомосексуалистов). В принципе - это "левый номер", что наша звукозаписывающая компания нам ничего не сказала, впрочем - это ничего не меняло. Таким вот образом, я весьма растеряно постоял на сцене еще 30 секунд, потом люди зашлись свистом, и я тоже убрался восвояси.

Томас сразу побежал к машине, но меня из дискотеки выпускать не хотели. Меня обругали, но, разумеется, мой английский не был еще особенно хорош, так что, понял я только 3 слова: "Засранец!" и "Грёбаные капустоеды!". Слезы стояли у меня в глазах. Англия, верил я, была бы нашим трамплином в мир. В своей голове я уже прокручивал целый фильм: грандиозное выступление в "Hippodrom", первое место в английских чартах и, через четыре недели отправиться в Америку, а теперь, вместо этого, люди вокруг плевали в меня и рвали на части. Я выучил следующие три английских слова: "Нацист, вали отсюда!". Я отправился в свой гостиничный номер.

Этой ночью, я был самым одиноким человеком во всем мире. У меня безумно болел живот. Скрюченой сосиской я сидел и непрерывно думал: "Вся моя карьера! За что я работал! Все разрушено!". В такую ночь, в такой ситуации, когда ты один сидишь на своей гостиничной кровати, только телевизор работает - все сразу становиться огромным. Твоя печаль. Твой страх. Твое отчаяние. Я думал: "теперь ты выбросишься из окна? Покончишь с собой?". Но, слава богу: точно так же, как росли страх, печаль и отчаяние, так и трусливая крыса становилась гигантским зверем. Короче, я остался сидеть на кровати и ничего не предпринял.

Так все и шло дальше. Мы выступали в передаче, под названием "Ein Tag fur die Umwelt". Томас должен был сидеть за белым роялем и играть, и на этом белом рояле лежала красная роза. За 5 минут до нашего выхода, за кулисы вбежала Нора, схватила с рояля розу и стала топтать и утрамбовывать ее ногами, как вытворял такие вещи Обеликс (*персонаж мультфильма и художественного фильма "Астерикс и Обеликс"), который всегда прыгал вокруг римлян до тех пор, пока не исчезал под землей. "Мой муж не принимает красные розы от кого-попало"

Малоксан. (* препарат от желудочной боли).

1987-й. Если быть честным и поглубже в меня заглянуть: не только Томас вел себя как ребенок, я - тоже. Это было нашей настоящей проблемой. Я хотел всегда от него слышать: "Спасибо, спасибо, великий Буана!". В моей голове и моих ощущениях, "Modern Talking" - был исключительной я сам. Я, который писал все тексты. Я, который создавал всю музыку. Я, который нес ответственность за успех. Томас был моим Малышом, который мог стоять рядом со мной на сцене и быть чувствовать себя счастливым уже оттого, что ему можно немножко подпеть. Мой аппендикс, так сказать, растиражированный миллионами. Внутренне я ждал от него, что если я скомандую ему "Место!" как собаке, то он должен идти на место. Это было, конечно, полным идиотизмом. Подстрекаемый Норой, Томас отстаивал свою точку зрения: "Я - голос "Modern Talking", без меня - ты ничто!". Норочка любила подлить масла в наши ссоры. Она как Нерон: "Гори, Рим, гори!". И только когда все лежало в руинах и пепле, полагаю, эта госпожа обретала покой.

Томас и я перестали разговаривать друг с другом. С "Atlantis Is Calling" мы пятый раз были первыми в чартах, а Нора тем временем, задумала стать шефом "Modern Talking". Она распоряжалась, что делать и что - нет. Если Норочка находила Америку фигней, то Америка именно фигней и была. Я мог говорить, что угодно, описывая яркими красками наше будущее, без разрешения Норы, Томас и на сантиметр не сдвинется. Это как выступать в дерби на корове и требовать от нее галопа чистокровной лошади. Поговорка следопытов гласит: группа всегда сильна настолько, насколько ее самый слабый член, таковым у нас была Нора. Уже давно мы не могли больше нормально снимать видео. Это нужно себе только представить, почти всегда ассистенты режиссера бегали на чеку, с рациями у рта, чтоб вовремя предостеречь: "Дитер идет, пожалуйста, уберите Томаса". Или наоборот: "Томас идет, Дитер должен уйти". При этом, в действительности, мы не ссорились.

Между нами господствовало тотальное безмолвие, мы устроили абсолютную NonKommunikation. Когда мы выступали, Томас выходил на сцену слева, я - справа, 3 минуты пели и основа расходились в разных направлениях. Выпуск новой пластинки происходил одним махом, когда он появлялся под конвоем Норы в студии. Он пел свои песни одну за другой, на шестнадцатой он уже стоял в пальто, а на последнем звуке и последней строфе завязывал шарф. И через пол часа его опять не было. Сейчас, рассматривая все это с расстояния, длиной в 15 лет, естественно, все это мне кажется смешным.

Но тогда это казалось мне самой большой в мире проблемой. Я страдал, у меня появилась язва желудка и изжога, я ежедневно загружал в себя целую упаковку Малоксана. Меня консультировали лекари-недоучки, которые говорили мне то, что я и сам знал: "Господин Болен, ваш нужно меньше выступать. Это слишком большой стресс". После чего меня подбадривал мой друг Энди, старый торгаш коврами: "Мужик, оставь ты это, Дитер,! Не бери в голову! Не сдавайся!" - разносились его слоганы.

И были еще журналистские трюки, благодаря которым они держат за яйца. Нужно было только сказать мне: "Эй, ты! А Томас про тебя сказал то-то и то-то…", а Томасу нужно было лишь доложить: "Эй, ты! А Дитер, о тебе вот это и вот то…" - и уже мы налетали друг на друга бойцовыми петухами. Однажды, кто-то из прессы, под огромным секретом, сообщил мне, что, мол, Томас меня считает засранцем, и уже я с готовностью отвечал: "Тогда пусть вставит себе перо в задницу и кричит кукареку". На следующий день я прочел это в газете. Я говорил это, он говорил то. И, собственно: мы только предполагали, что другой что-нибудь высказал, так как какие-либо цитаты подавались нам исключительно журналистами. Кроме Норочки и звукозаписывающей компании, внезапно, между нами зависла еще тысяча адвокатов. Томас и я стали смертельными врагами, так и не бросив один другому в лицо хоть одно злое слово.

Тем временем, наш внешний вид тоже становился все экстримальнее. Как того хотелось Норе, Томас всегда выступал только подкрашенным и с розовым блеском на губах, его волосы свисали до его зада. Как девушка. Ни один гример, не смел к нему прикоснуться, это было операционное поле Норы. Я оставлял расстегнутыми до самого пупа свои тренировочные костюмы "adidas" из желтого парашютного шелка, носил золотую цепочку, закатывал рукава и ходил с прической бобтейла (*порода собак - похожи на огромных болонок). Мы оба становились все смуглее и выглядели все более "голубоватыми". Ко всему еще появилась золотая цепочка "NORA". Фройляйн Нора, заказала ее специально для Томаса, как собачий ошейник и я думал: теперь они оба окончательно свихнулись. Но Норочка бесстрашно маршировала к директору программы "Wetten dass..?": "Значит так, слушайте меня, - говорила она, - цепочка всегда должна быть непосредственно в кадре!". В целом, все уже дошло до точки, когда никто бы уже не удивился, если бы однажды приехали несколько мужчин в белых халатах, чтоб препроводили нас в клинику. Однако, все были исключительно терпимы и безоговорочно подчинялись. Правда, за нами укрепилась слава: "Вон, эти душевнобольные идут!", но все же, мы были самой успешной поп-группой всех времен.

Шлюхи в подвязках.

1988-й. Однажды, мы снова поехали вместе в турне. На сей раз, это был большой звездный тур "Формула 1" (*популярная в 80-х музыкальная программа - не путать с гонками) с Петером Иллманном. В Мюнхене было запланировано выступление в "Circus Krone". Я ждал Томаса в гримерке. В то время пока мы так вот сидели, я наблюдал, как Нора прихорашивается для выхода на сцену. Под девизом: отныне "Modern Talking" - это трио, или, лучше сказать - квартет, так как "молочная" подружка Норочки Ютта тоже заняла стартовую позицию.

Я схватился за голову и сказал Томасу: "Смотри, если Нора сегодня идет на сцену, то я выступаю с двумя шлюхами в подвязках для чулок и которые там, наверху, будут раздеваться". И я, конечно, знал, что думает Томас: " Старина Дитер может много чего наговорить, но, так или иначе, ничего не сделает". Когда, спустя два часа, мы шли к сцене, нас, действительно, поджидали две дамы в чулочках-сеточках. Они достались мне от моего друга, который обеспечивает фотографа Фридерика Габовича. Эти девушки выглядели как проститутки с Хербертштрассе.

Я сказал: "Так, если эта Нора выйдет на сцену, вы тоже выходите! Я дам вам знак!". И Томас предупредил: "Если ты это сделаешь, я уйду со сцены!". Мы начали наш концерт в клубах тумана, который поднимался от сухого льда и первой нашей песней была "Diamonds Never Made A Lady" и Норочка, конечно, присоединилась за компанию. Я посылал в направлении выхода на сцену жесты и факсы: "Давайте, девушки, на сцену!", но ничего не происходило. Решение загадки: друг Томаса держал обеих "мышек в подвязках" за волосы, чтоб они пустить их ко мне.

Наконец, они вырвались и прихромали на сцену. Томас заметил все это, и ровно через секунду как увидел, убрал микрофон ото рта и бросил на пол. Потом он умчался прочь. 3000 людей начали свистеть.

Пивные бутылки и помидоры.

Ситуация обострялась все больше. Мы прибыли в Киль, где нас поджидало 500 фанатов в отвратительном настроении, и они закидали Нору яйцами и помидорами. То, что первоначально было направлено только против Норы, теперь изливалось и на "Modern Talking". В течение трех лет мы умудрились мутировать в нечто вроде поп-объектов шуток. Мы были чем-то, что уже больше никто не мог принимать всерьез.
Потом наступил печальный апогей. Мы стояли в дортмундском Вестфалия-халле, перед 20 000 поклонников и вместо восхищения и плюшевых медвежат мы получали безжалостный свист. В воздухе свистели пивные бутылки, люди вытягивали нам навстречу средний палец.

Ни один человек, разве что, возможно, футболист во время игры на чужом поле, не сумеет представить себе каково это, если забитый людьми зал бурлит, топает ногами и выкрикивает: "Проваливайте уже, вы, старые девы!". У меня дрожали колени, я был в панике. Люди были так настроены, что если они схватили Томаса за его цепочку "NORA" и меня за мой дутый шелковый тренировочный костюм, нас бы разорвали и разметали в воздухе. Я хотел сбежать, но не вышло, потому что это была прямая трансляция, и на нас были направлены камеры. 15 жестоких минут, которые называются: улыбайтесь! Улыбайтесь и продолжайте игру! Под громовые окрики и топот мы покидали, наконец, сцену. А за ней никого не было, из тех кто задувал нам зад сахарной пудрой последние три года, захваливали и умасливали нас. Никакого шефа звукозаписывающей компании Ханса Блюме, а также - никакого Энди. Мы все еще были всемирной звездой с пятью песнями № 1, продав 60 миллионов пластинок и совершив полу миллиардный оборот. Но вместе с этим, мы больше ничего не стоили. Это было жестоко, это причиняло невероятную боль.

"Geronimo's Cadillac" был шестым синглом "Modern Talking", и первым, который не стал номером 1 в чартах. Я полагаю, что чувствовал - полоса наших побед окончательно прошла.

Time to say goodbye. Звукозаписывающая компания были иного мнения: "Эй, сделайте еще альбом! Вы сумасшедшие, если что-то в этом роде может вышвырнуть вас из гонки!", настаивал Блюме, которому, само собой разумеется, нравилось доить золотую корову "Modern Talking" до тех пор, пока в вымени еще оставалось хоть пару капель. Хотя нас освистали. Хотя мы с Томасом, уже в течении месяца, и словом не перекинулись. Хоть я каждое утро плевал кровью. Физически - я был "в торбе", по ночам не мог больше спать и питался драже от язвенной болезни так, как другие люди Тик-Таком. Боль не уменьшалась, такое чувство, что меня разрывает.

Я думал: если ты, еще месяц, продолжишь в том же духе, то ты рехнешься и окажешься в психушке. Как-то ночью я решился, схватил трубку и позвонил в газету "Bild". Согласен: это было подло и малодушно, но я хотел, чтоб муки, наконец, кончились. Я думаю, что и сам уже хотел оказаться перед свершившимся фактом. Я боялся, что если я поеду сейчас в звукозаписывающую компанию, то мне скажут: "Вот, Дитер, тебе чек, получишь миллион, а теперь, окажи любезность, продолжай в том же духе еще три года". И я бы смягчился, вероятно, и позволил бы себя уговорить, так же, как нас с Томасом ежедневно уговаривали три года. Я хотел замуровать для себе этот выход. Не хотел возвращения назад. Я хотел, чтобы завтра каждый в Германии знал, что с "Modern Talking" покончено.

"Эй, послушай - сказал я Хансу-Герману Тидье, шефу "Bild", - я ухожу". Лучше конец со страхом, чем страх без конца. Мой внезапный уход предотвратил спуск "Modern Talking" к посредственности. Мы растворились легендой, со стенами, изобилующими золотыми дисками.

11.11.87-го, в день четвертой годовщины нашей свадьбы с Эрикой, газеты написали:

"Дитер Болен ("Modern Talking):
Мне стыдно!"

Стыдно, однако, было вчера. Для будущего имело значение: Uuund Action! (*действие!). Я связался со своей звукозаписывающей компанией, совершенно уверенный в себе, потому что я "Великий Дитер" из "Modern Talking". Я думал, все вскликнут "Хозяина-Болен!", что мне будут целовать руки, придерживать дверь, раскатывать красный ковер. Но, вместо всего этого: крепкий удар ниже пояса.

Все коршунами слетелись, чтоб выудить себе Томаса и записать с ним новый диск. Он, как бывшее лицо "Modern Talking", мог выбирать, с кем он хотел бы заключить новый контракт.

Меня, истинного создателя, никто не хотел. Я был в шоке. Томас подписал контракт на 2 с половиной миллиона с East-West Records, а мне позвонили из BMG, которому я, в течение 3 лет, поставлял хит на хите, и кинули подачку: "Лучше уж иногда что-нибудь продюсируй, только больше не пой". Это как пинок. Ощущение, будто поднялся на машине времени и приземлился в спортзале своего детства, где набирают футбольные команды, и остаешься последним. Музыкантам, правда, не за чувствительность платят, а за пение, и - все равно: предательство в этой индустрии всегда было и сейчас немыслимое. Утренний Евро важнее вчерашнего миллиарда. Человека нет, есть акция.